90 лет Лидии Котцовой. Судьба, вплетенная в историю

Мы хотим познакомить наших читателей с Лидией Васильевной Котцовой, жительницей города Горки, которая завтра, 1 ноября, будет отмечать свой 90-летний юбилей. В нашей стране, при средней продолжительности жизни у женщин 76,9 лет, такой возраст сам по себе уже почетен!

Наша сегодняшняя собеседница отлично помнит многие события, которыми был богат в нашей стране минувший век. Но несмотря на выпавшие на ее долю невзгоды и испытания, до нынешних дней эта женщина сохранила такой живой, светлый ум и такую здравость суждений, что и молодым впору позавидовать! Таких людей, живых свидетелей истории, нужно знать и пользоваться любой возможностью для общения с ними.

– Лидия Васильевна, Вы уроженка Горок?

– Нет. Я родилась в деревне Поташня Дрибинского района. Деревня была порядочная – 60 дворов. В 1930 году я пошла в школу. Ходить нужно было через речку, но не очень далеко, примерно с километр. Весной, когда, бывало, речка сильно разливалась, приходилось перебираться на другой берег босиком. Так и приходили в школу – башмаки в руках и одежда подмокшая.

“Мама была из шляхтичей”

– Расскажите немного о своих родителях.

– Познакомились мои родители в Рясно. Мама, чьи родственники были из шляхтичей, была прихожанкой костела, а отец ходил в православную церковь. Родители мамы были против того, чтобы она выходила замуж за отца. Но молодые настояли на своем и обвенчались в церкви в 1900 году. 

Моя мама, родившаяся в 1878 году, была не очень грамотным человеком, но обладала какой-то удивительной житейской мудростью. Возможно, именно это качество помогло ей, рано овдовевшей, поднять шестерых детей.

Так вот, она говорила: “Если с панов пан, то это настоящий пан. А если с мужиков пан, то он все равно останется хамом”. Много раз за свою жизнь я убеждалась в справедливости этих слов.

Память о ней до сих пор согревает меня и поддерживает в те минуты, когда особенно бывает невмоготу.

Падали от голода

– Какие у Вас самые яркие впечатления от детства?

– Помню, как в том же году мои родители вступили в колхоз. Думали, что будет хоть немного легче жить.

Мои старшие братья-подростки тоже стали работать. За работу начисляли “трудодни” – денег никаких не платили. Осенью колхоз расплачивался зерном, в зависимости от количества этих самых трудодней. Как раз в то время была сильная засуха и голод. Хоть я и была еще маленькой, до сих пор помню это страшное ощущение, когда все время хочется есть.

Украина тогда тоже голодала, много их людей тогда ехало в Беларусь. Помню, как эти несчастные люди меняли хорошие, добротные вещи за пять картофелин.

Чтобы как-то продержаться, мы, дети, ходили за семь-восемь километров рвать щавель, таскали жмых с крахмального завода, который был в те годы где-то на Мстиславской стороне. Бывало, иду и качаюсь от голода, падаю. Потом встаю и иду снова, ведь дома ждут, надеются, что мы с братом что-нибудь принесем съестного.

Отец днем и ночью работал в колхозе. Днем – пахал, косил и т.д., ночью – пас лошадей. Так и выживали.

– А где Вы учились после школы?

– В 1932 году в нашей семье случилось большое горе – умер папа. Ему было всего 54 года. Осталась наша мама одна с шестью детьми на руках. Если сказать, что было трудно, значит не сказать ничего. Но вот как-то выжила она, и мы вместе с ней.

В 1938 году я окончила семь классов. А в то время окончить семь классов было лучше, чем сейчас одиннадцать! С таким образованием брали даже в учителя.

Мы с подругой поехали в Могилев и поступили учиться на медсестер. Мама справила мне пальто и дала с собой, кажется, двадцать рублей. Но поучиться мне удалось только около месяца. Кто-то украл мои деньги. А без них-то как? Пришлось пешком вернуться из Могилева домой. Больше денег на мою учебу семья собрать не смогла.

Думаю, что в те годы, несмотря на свою молодость, была я все-таки довольно толковая, потому что меня взяли на работу в почтовое отделение деревни Темный лес телефонисткой. Потом, примерно через год, меня перевели в контору связи в Дрибине. 

“Дрибин горит, фашисты на мотоциклах едут!”

– Что Вы помните о войне?

– В 1941 году мне было 17 лет и я отлично помню, как все было. Меня война застала в Кледневичах. Помню – все кругом говорят друг другу “Война! Война!” Было очень страшно. Дрибин горит, фашисты на мотоциклах едут! Пешком, через Никольск, по железной дороге я добралась домой. В моей родной деревне уже были немцы.

Старших братьев сразу забрали на фронт.

Остались мы вдвоем с мамой. У нас была корова, поросенок. Не реже чем раз в неделю у нас на дворе появлялись немцы, требовали молока, мяса и т.д. Если не дашь, то они злились, могли и “штурхануть” хорошенько! Мы с мамой заступались друг за друга.

Но вообще у нас в деревне было тихо – никого не стреляли и не мучили.

Спустя какое-то время большая часть молодежи нашей деревни ушла в лес, к партизанам. Среди них была и я. Мама плакала, отговаривала, но я ее не послушалась, ушла – очень хотела помочь, чтобы наши скорей победили.

Около полугода мы партизанили. Нас, девчат, посылали в деревни, на железнодорожную станцию в разведку. Мы должны были узнавать и докладывать, где сколько немцев и техники находится, всякие их передвижения и т.д. В ту пору мне уже было двадцать лет.

Приходилось бывать в таких ситуациях, когда казалось “все, не выкрутимся, сейчас схватят или убьют”.

– Как Вы жили до Дня Победы?

– В сентябре 1943 года мы находились в лесу, когда нашу местность освободили советские войска. Всех мужчин призывного возраста забрали на фронт, который тогда стоял на Проне, примерно в пяти километрах от нас. Забрали и моего ухажера, который тоже был в партизанах.

Нам, девушкам, освободители выдали справки о том, что мы воевали в партизанах. Свой комсомольский билет я сохранила, а вот ту справку – нет. О чем до сих пор сильно сожалею: за все годы мирной жизни мне так и не удалось доказать, что я была партизанкой. Поэтому и положенных льгот никогда не имела.

Нас, мирных жителей, отправили в Климовичский район, подальше от линии фронта. Добирались мы туда пешком, со всем своим нехитрым хозяйством, гнали скот.

Вернулись обратно примерно через год, когда фронт отошел далеко. В деревне Темный лес стоял военный госпиталь, и гражданское население по мере возможностей ему помогало. Девушки вязали перчатки и носки, носили молоко, старались ободрить раненых доброй шуткой, улыбкой.

“Жить было не легко, но как-то не страшно”

– Послевоенная жизнь тоже, наверное, была непростой?

– Война осталась за плечами и нужно было налаживать мирную жизнь.

Я пошла работать в колхоз в родной деревне, была секретарем комсомольской организации. Приехала как-то к нам женщина, первый секретарь райкома комсомола, как сейчас помню, на какую-то проверку. Она рассказала мне о том, что в отделение Госбанка, что в деревне Рясно, нужен кассир. Так я по направлению попала туда на работу. Это был 1945 год. Ночью отделение банка, расположенное в деревенской хате, охранял старичок-сторож с пистолетом, а днем он передавал оружие мне. Вот и вся охрана была, не то, что сейчас...

В 1946 году Дрибин уже немного отстроили, и наше отделение банка перевели туда.

Меня назначили старшим кассиром.

В том же году моей маме пришли извещения, что три моих брата погибли на фронте.

А вот жених мой уцелел, хотя и имел ранения. Пришел он с фронта, а я – уже старший кассир в банке. Зарплата на те деньги у меня была неплохая, шестьсот с лишним рублей в месяц. Поехали мы с ним в Могилев, купили ему всю необходимую одежду, обувь. Ведь ему на работу надо было устраиваться, а у него из одежды – только форма.

– Когда и как Ваша семья переехала в Горки?

– Расписались мы с мужем в декабре 1947 года. Он пошел работать инспектором в РАЙФО.

Жизнь вокруг постепенно налаживалась, отстраивалась, становилась “на мирные рельсы”.

Я вот что хочу сказать – дисциплина тогда была железная везде. Не то, что сейчас. Все люди стремились работать, не занимались всякой ерундой. Жить было нелегко, но как-то не страшно. Бывало, я ходила с крупной суммой денег и не боялась, что на меня могут напасть, ограбить. Жизнь была гораздо спокойнее, чем сейчас.

В 1964 году мы с мужем и тремя нашими детьми переехали в Горки. Муж получил здесь работу, и мы за ним перебрались. Через три года получили квартиру, в которой я до сих пор живу.

“Заботу государства не ощущаю”

О каждом десятилетии своей жизни я могу долго рассказывать. Нагоревалась вдоволь, до сих пор удивляюсь, как дожила до девяноста лет. Конечно, жизнь была непростой, но очень интересной. Книжку написать можно.

Ничего нам не давалось просто так. До 1993 года я работала, и только в семидесятилетнем возрасте полностью ушла на пенсию.

В 1985 году умер мой муж. С тех пор я одна. Только трое наших сыновей, да их дети – мои внуки, скрашивают мою старость. Двое сыновей живут в Горках, третий далеко – в Екатеринбурге. Все они уже немолодые люди, младшему до пенсии осталось меньше двух лет.

– Ощущаете ли Вы в какой-то мере заботу государства о себе?

– Заботы, к сожалению, я не ощущаю. Льготами никакими никогда не пользовалась, хоть и сама была в партизанах, являюсь ветераном труда, и муж – участник войны.

Пусть бы хоть кто-нибудь когда-нибудь поинтересовался, как живет вдова участника войны – и этого нет.

Обидно, конечно, что я целую жизнь отдала этому государству, но  слова доброго, внимания у чиновников так и не заслужила. Хоть бы когда с праздником Победы поздравили, и то бы как-то по-человечески было. Обидно, но ничего, переживем.

Галина Будная, газета "УзГорак"