Григорий Устинович Дольников – герой войны, подвиг которого оценили только в 1978 году. К столетию со дня рождения

Соколов – главный герой рассказа М.Шолохова "Судьба человека", пойманный в плен, пил, не закусывая водку перед фашистами. Был ли этот эпизод списан с нашего земляка Г.У. Дольникова? Да, такой случай в жизни его был. Хотя Дольников в своей книге "Летит стальная эскадрилья" писал: "Много было нас, Соколовых, испытавших горечь и позор плена... Что же касается сомнений в правдивости эпизода с Соколовым, то могу подтвердить – ни Соколов, ни я в ту минуту не опьянели: мы пили под дулом автомата".

1933 год был самым голодным в жизни Дольникова: по Сахаровке ходили чужие люди и меняли свое добро на картошку

Небольшая деревня Сахаровка Добровского сельского Совета. Тут 8 мая 1923 г. в крестьянской семье родился Григорий Устинович Дольников, будущий Герой Советского Союза. Известно, что его семья перебралась в Беларусь в 1919 году из Петрограда. Отец, Устин Савельевич, был рабочим Путиловского завода. В Сахаровке работал на разных работах, а затем объездчиком в лесхозе.

1933 год был самым голодным в жизни Григория. Он запомнил, как беспрестанно ходили по Сахаровке чужие люди и меняли свое добро на картошку. А его мама раздавала даром, никогда ничего не брала взамен. Вскоре в доме не осталось ни одной картофелины. Ели хлеб из отрубей, пили чай из липовых листьев.

Однажды отец сказал Григорию: "Мамина картошка спасла кого-то от смерти, потому и мы остались жить". Десятилетний, он запомнил эти слова, и всю жизнь старался кому-то помочь.

Наступил 1936 год. Дружной семье Дольниковых он принес большое горе. Сначала эпидемия тифа унесла любимицу семьи – 16-летнюю сестру Лиду. А через месяц умер и отец, Устин Савельевич.

Хотел стать киномехаником, а стал летчиком

В деревне Григорий впервые увидел кино. Оно было немое, но произвело на него сильное впечатление. Тогда и зародилась у паренька мечта стать киномехаником. Поэтому после семи классов Панкратовской школы он подал документы в Витебский кинотехникум.

В книге "Летит стальная эскадрилья" Г.У. Дольников вспоминал: "Целую неделю, сдавал экзамены в кинотехникум. Конкурс оказался большой: десять человек на место. Но я не сомневался, что выдержу, – в школе был отличником. И как же удивился, когда не попал в списки зачисленных на учебу!

Неудачники собрались вместе – искали выход, строили планы, по домам не разъезжались. А я? Мог ли я вернуться в деревню? Остался. Спали уже не в общежитии – на вокзале. Деньги на жизнь зарабатывали разгрузкой угля на товарной станции. Здесь как-то случайно прочитал объявление о наборе в Минскую школу ФЗО (фабрично-заводского образования – В.Л.), где готовили токарей, слесарей, маляров.

"Прощай кино. Иду учиться на слесаря!" – решил одним махом и вскоре уже оказался в белорусской столице".

Так, в 16 лет Григорий поступил в училище при железнодорожном депо. Однажды туда пришли летчики. Дольников вспоминал: "Как только увидел их – перехватило дыхание. Хромовые, до блеска начищенные – и в гармошку! – сапоги, синяя со звездочкой пилотка и эмблема крыльев на рукаве гимнастерки. А главное, что в этих бравых парнях понравилось больше всего, просто сразило наповал, – кожаный летный реглан!" (реглан – вид покроя рукава одежды, при котором рукав выкраивается вместе с плечевой частью переда (полочки) и спинки изделия – В.Л.).

Окончательное решение пойти учиться в аэроклуб Григорий Дольников принял, когда в ФЗУ в один из сентябрьских дней 1938 г. состоялась встреча с летчицей, мировой рекордсменкой, награжденной орденом Ленина, Верой Ломако. Он вспоминал: "Эта встреча круто изменила мою судьбу: в тот же день я подал заявление в аэроклуб".

С отличием Григорий окончил училище, получив редкий для выпускника четвертый разряд, и начал работать слесарем на вагоноремонтном заводе имени Мясникова. Вскоре возглавил комсомольско-молодежную бригаду слесарей.

Григорий днем работал, а вечерами и в выходные дни учился в аэроклубе. Теоретический курс давался легко, по всем авиационным наукам получал отличные и хорошие оценки. Но вначале не все получалось с полетами, особенно посадка самолета, но к окончанию программы все-таки догнал товарищей по группе.

За отличные полеты Дольников был отмечен памятным подарком – форменной летной гимнастеркой с голубыми петлицами.

В апреле 1940 г. Григорий стал курсантом Батайской военной авиационной школы пилотов имени Героя Советского Союза А.К.Серова. Вначале Дольников попал в группу подготовки младших командиров. Начал учебу с изучения общевойсковых уставов, правил несения внутренней службы, стрелкового оружия, его применения.

Он вспоминал: "Много лет прошло с тех пор, но и теперь я убежден, что тогдашний эксперимент по подготовке младших командиров был оправдан. Мы стали хорошими помощниками командирам эскадрилий, звеньев и инструкторам в организации жизни и быта в казарме, занятий в классе и на аэродроме".

В начале июня 1940 г. программа командирской подготовки закончилась, и Григорий получили звание командира – два треугольничка в петлицах.

"Слетал я хуже некуда"

Началась Великая Отечественная война. Школу перевели в Азербайджан. Еще год обучения – и вот выпуск. В служебной характеристике курсанта появилась запись: "Летную программу закончил с общей оценкой "отлично"… Считаю целесообразным дальнейшее обучение на новой материальной части... летать любит, полете выносливый. Активно участвует в общественной и политической жизни подразделения. Целесообразно использовать в истребительной авиации..."

В начале февраля 1943 г. небольшая группа выпускников прибыла для прохождения дальнейшей службы в 25-й запасной авиационной полк, базировавшийся в Азербайджане.

В это время Григорий со своими друзьями переучивался летать на "Аэрокобрах" (американский истребитель периода Второй мировой войны, отличавшийся необычной для своего времени конструкцией – двигатель располагался сзади кабины пилота – В.Л.).

Дольников попал в эскадрилью капитана М.Цикина, который имел на своем счету около десятка сбитых фашистских самолетов и был награжден орденами Ленина и Красного Знамени. Впоследствии стал Героем Советского Союза.

К нему Дольникова назначили ведомым. Он вспоминал: "И вот первый же летный день комэск (командир эскадрильи – В.Л.) проверил мою технику пилотирования в зоне. После полета, зарулив самолет на стоянку, я хотел только одного – скрыться куда-нибудь, чтобы не слышать, о чем будет говорить комэск: слетал я хуже некуда – на петле "перетянул" машину и едва не сорвался в штопор, на глубоких виражах "гулял" по крену и высоте, как по крутым волнам, да к тому же и сел с "козлами".

Капитан Цикин вылез из кабины раньше. Заметив мое замешательство, сказал:

– Вылезай! Чего сидишь?

Отстегнув ремни, я нерешительно подошел к командиру эскадрильи. Он положил руку на мое плечо, как-то внимательно поглядел в глаза и спросил:

– Давно не летал?

– Месяца два, – ответил я, чуточку слукавив: на самом деле летал я недели две назад.

– Ну, тогда ничего. Бывает и хуже.

– Куда уж хуже, – говорю, – гоните сразу.

– А вот это хорошо! Правильно даешь оценку.

Комэск долго и подробно разбирал мой полет, потом практически показал все в полете сам. Я повторил – получилось хорошо,

но мудрый ведущий, подметив мой бравый настрой, заметил:

– Теперь я уверен, что летать со мной в паре будешь. Только старайся в меру, а не как в первом полете".

Горачий – это был его позывной, а закрепился он за ним не случайно: многие слова Дольников произносил по-белорусски

Летом 1943 г. сержант Григорий Дольников вместе с группой своих товарищей, выпускников Батайской военной школы летчиков, прибыл на фронт. Попал в 100-ый гвардейский истребительный полк, где воевали знаменитые летчики: дважды Герои Советского Союза братья – Дмитрий и Борис Глинки. У этих, уже ставших знаменитыми асов, и начали новички учиться боевому и летному мастерству, трудной науке побеждать.

Журналисту Семену Гольдбергу, корреспонденту газеты "Вечерний Мариуполь", удалось встретиться с Г.У.Дольниковым через много лет после войны (он приезжал на юбилей освобождения Мариуполя – В.Л.). Гольдберг писал, что "Горачий – это был его позывной, а закрепился он за ним не случайно: многие слова Григорий произносил твердо, по-белорусски – родом-то он из-под Витебска". Здесь журналист ошибался, правильнее сказать, что Дольников родом из-под Горок.

В конце лета дивизия вступила в боевые действия по освобождению юга Донбасса. Побывавший уже в нескольких воздушных боях Григорий Дольников именно здесь, в небе Донбасса, одержал свою первую победу. И произошло это 18 августа 1943 г., в день Военно-Воздушного Флота.

Правда, вечером на разборе боевых итогов дня командир полка указал Дольникову на неправильность его действий в бою – как ведомый, он не должен был гнаться за самолетом, который потом сбил, надо было только отбить атаку и пристроиться к ведущему. за сбитый самолет комполка поблагодарил летчика и приказал представить к награде.

А дальше – каждый день боевые вылеты. И в них приобретался опыт, росло мастерство, крепло фронтовое товарищество и братство.

Август 1943 года. Г.У.Дольников вспоминал его, как самый напряженный за всю войну. За один месяц – с 3 августа по 1 сентября он совершил 35 боевых вылетов, провел 16 воздушных боев и сбил три вражеских самолета.

Хорошо Григорий Устинович запомнил день 31 августа 1943. Три раза пришлось вылетать на боевое задание. Уже хотел вместе с товарищами лететь на новое место базирования, как поступила команда снова на взлет.

Он снова вместе со своим ведущим Н.Лавицким летит на задание. Но у того стал плохо работать мотор самолета – не развивал скорость. А тут еще появились "мессершмитты".

"Э-э, – вспоминал Дольников, – дело плохо, да еще с таким мотором, как на машине Лавицкого. Надо бы уходить... Немцы атакуют попарно – снизу и сверху. Норовят первым сбить Лавицкого. У меня запас скорости, и я верчусь вокруг ведущего, принимая огонь на себя.

– Уходить надо, Коля! Похоже, я подбит! – кричу Лавицкому". В это время самолет Дольникова загорелся, и пилот еле-еле успел выпрыгнуть и открыть парашют. Но во время приземления ударился боком о землю и вывихнул левую руку.

Тут подоспели пехотинцы Красной Армии и потребовали поднять руки. А он и руки поднять не может. Но, закричал: – Я свой, русский!

В медсанбате ему заботливо обмыли и вправили вывихнутую левую руку. Подвесили ее на бинтах через шею, обработали йодом лицо и голову, усыпанные мелкими осколками лобового стекла самолета.

На другой день Дольников был уже в родном полку. Все обрадовались, потому что подумали, что он погиб. Н.Лавицкий видел взрыв его самолета, но когда и как Григорий выпрыгнул с парашютом – не увидел.

Дольников вспоминал: "Неловко, по-мужски грубовато обнимал и целовал меня Коля Лавицкий. У этого далеко не сентиментального, мужественного человека на глазах показались слезы – слезы радости. Уже потом от Пети Гучека и Жени Денисова я узнал, как изрядно побитый Лавицкий вернулся из полета и сказал:

– Гриша Дольников был не только смелым летчиком. Он был преданным другом и товарищем. Гриша прикрыл меня своим самолетом..."

"То, что написано в моей книге о плене – одна сотая часть пережитого"

К концу сентября 1943 г. Дольников совершил 55 боевых вылетов. Однако не мог он знать, какое испытание подготовила ему судьба в пятьдесят шестой вылет. После ожесточенного воздушного боя наш герой попал в плен…

Однажды Г.У.Дольникова пригласили в редакцию "Военно-исторического журнала". Там наш земляк рассказал: "Долгое время, когда ко мне приходили корреспонденты, они сразу предупреждали: "Григорий Устинович, говорите обо всем, кроме плена". Я сбил 15 самолетов лично и один – в паре, совершил 160 боевых вылетов, провел 42 воздушных боя – есть, о чем рассказать. Но был и плен, о котором я тоже не хотел ничего скрывать. В издательстве главу о плене в книгу вообще не хотели включать. Я настоял. И в 1983 г. это прошло. Но то, что в ней написано, лишь одна сотая часть пережитого. О плене всего и не расскажешь…"

Попал наш земляк в плен после боя, который произошел 30 сентября 1943 г. Этот бой на всю жизнь запомнился Дольникову. И недаром он в своих воспоминаниях посвятил этому сражению главу "Схватка над рекой Молочной". И поставил ее в самом начале книги.

А события развивались так. Эскадрилью (в ней в середине 1943 г. в истребительной авиации Красной Армии было 10-12 самолетов – В.Л.) в районе реки Молочная встретили почти 70 вражеских машин. Соотношение сил было явно не в пользу наших истребителей. Однако они не дрогнули, и смело вступили в бой.

Отважно сражался и Дольников. Он успел сбить два фашистских самолета. Только вышел из атаки – в прицеле еще один самолет. Палец нажал на гашетку, но пушка молчала: кончились боеприпасы. У летчика осталась последняя возможность уничтожить хотя бы еще одного фашиста – таран.

Он вспоминал: "…я гонюсь за дымящимся шлейфом. Таранить! Пристраиваюсь снизу, совсем близко... Оставалось поддернуть самолет – рубануть винтом по стабилизатору. И вот уже беру ручку на себя, жду удара... Но машина вздрогнула всем корпусом, вздыбилась, как сраженный пулей боевой конь, потом, клюнув носом, нырнула вниз.

– Горачий, горишь!.. – слышу голос Лавицкого… Ничего не вижу. Бешено несется по кругу земля. Понял, что в штопоре. Даю рули на вывод – не реагируют. Значит, перебито или уже перегорело управление. Надо быстрее оставлять машину. Огонь уже обжигает руки, лицо, дымится комбинезон. Сбрасываю дверцы кабины и пытаюсь выбраться, но страшная сила вдавливает меня в сиденье. Пока возился в беспорядочно падающей "Кобре", вытяжное кольцо парашюта зацепилось за что-то – купол начал вылезать из-под меня. Еще секунда – и меня словно ветром сдуло. Вылетев из кабины, получил сильный удар. Стало совсем тихо.

…Очередь! Эх, сволочи, расстрелять задумали... "Мессершмитт" проскочил. Надо скорее вниз – добьет, гад. И я тяну стропы, глубоким скольжением на полупогашенном парашюте лечу вниз. Земля совсем рядом. Отпускаю спасительные шелковые нити из рук – и снова удар.

Был полный штиль. Парашют накрыл меня своим куполом. Вставать не хотелось. В таком полузабытьи услышал чьи-то грубые окрики, неясную речь и от града ударов, жестких, коротких, бросающих кровь к вискам, пришел в себя. Немцы!"

Когда он очнулся – на него навалился десяток фашистских солдат. Григорий пытался вырваться, но получил сильный удар по голове.

Судьба человека

В сопровождении двух автоматчиков и плохо говорившего по-русски офицера Дольникова на открытой машине повезли в гестапо.

О том, что произошло дальше, Григорий Устинович вспоминал: "...За столом, развалившись, сидели трое. В центре – жирный, с отвисшим подбородком, в белой расстегнутой рубашке, сильно подпивший гестаповец, по-видимому, старший по званию. Стол был заставлен закусками, бутылками, под ним сидела огромная овчарка. Все трое, разомлевшие, с удовольствием раскуривали сигареты… Сидевший крайним гестаповец налил рюмку водки и, подойдя ко мне, приказал:

– Пей за наша победа!

Отрицательно покачал головой.

Тогда гестаповец выхватил кольт и, направив его мне в висок, зло прошипел:

– Пией...

Кивнув на рюмку, я сказал: – Мало!

Гестаповцы недоуменно переглянулись. Тогда второй из сидевших гитлеровцев налил полный стакан водки и молча подал мне.

– За победу! – громко произнес я и, посмотрев на стоявших под окнами, выпил эту водку в три приема до дна.

– О, карошо! Карошо! Надо кушайт! – кинул мне кусок курицы гестаповец в белой рубашке.

– Русские после первой не закусывают, – ответил я.

– О! Надо второй? Карошо... – С этими словами тот же самый фашист налил мне еще водки.

Я выпил и второй стакан до дна, хотя было уже тяжело – подташнивало. Когда же я увидел, как наливают третий стакан, то с ужасом подумал: "Вот ведь какой смертью придется умереть!"

Но и на этот раз отказался от предложенной еды:

– Русские и после второй не закусывают.

Не ожидая подобного, гестаповцы на мгновение притихли, а потом жирными руками тыча мне в лицо, наперебой закричали:

– Карош рус большевик! Карош!

– За победа много пить надо, много!

– За победа умирайт много, мы любим патриот!

– Пей! Пей! Русски свиния...

Теперь уже самый старший по званию гестаповец подал мне полный стакан, и я с превеликим трудом выпил его. Тут мне стало по-настоящему худо, но на стол я не смотрю – там много вкусной еды. Гестаповец сует помидор и малосольный, с приятным запахом огурец:

– На, Иван. Перед смертью кушайт!.. Пришлось выдержать и это испытание.

– Мы и перед смертью не закусываем, – не очень громко, уже хмелея, произнес я.

Вдруг в комнату вошла старушка. Я ее хорошо запомнил: худенькая, с выбившимися из-под старенького, завязанного под подбородком черного платка седыми волосами. Она держала в руках блюдце, на котором лежало несколько огурцов и помидоров. Женщина направилась в мою сторону, приговаривая:

– Ироды! Издеватели! Найдется же на вас всевышний! Накажет... А ты, сынок, закуси, закуси, бедненький. Оно если что – и умереть будет легче, закуси...

Скорее слышу, чем вижу, глухой удар начищенным тяжелым сапогом в грудь старушки. Со звоном разбилось блюдце, помидоры, огурцы покатились по полу... За окнами раздались вопли, крики – автоматная очередь прямо туда, в толпу...

– Гады! – кинулся я на ближайшего гестаповца, но от удара сапога потерял сознание…"

Когда Дольников вернулся в свою родную часть, он рассказал об этом случае своим друзьям. Они поверили и когда позднее приходилось произнести тост, шутили:

– Горачему, закусь не давать! Проверим до трех стаканов...

Когда с момента пленения прошло более 10 лет, Дольников вспоминал: "Стали забываться старые раны, горькие судьбы. Вдруг о страшных днях плена – словно ножом по сердцу – напомнил рассказ Михаила Шолохова "Судьба человека" (он был опубликован в 1956 г. – В.Л.). Это же наша судьба... Много было нас, Соколовых, испытавших горечь и позор плена, перенесших нечеловеческие пытки врага.

"Гриша, это же ты – Соколов! Здорово Шолохов все описал..." – упоминали в письмах друзья, знакомые. "Ты как же с Шолоховым повстречался?" – задавали вопросы"...

Лег ли случай с Дольниковым в немецком плену в основу сюжета произведения Шолохова? С этим вопросом к нашему герою обратился и болгарский писатель – шолоховед Стас Попов.

Григорий Устинович ответил, "…что, к большому сожалению, с Михаилом Александровичем Шолоховым лично не знаком. Кто является прообразом Андрея Соколова – мне неизвестно, скорее всего, это образ собирательный. Что же касается сомнений в правдивости интересующего эпизода с Соколовым, то могу подтвердить – ни Соколов, ни я в ту минуту не опьянели: мы пили под дулом автомата..."

В июне 1994 г. решением Горецкого городского Совета Г.У.Дольникову было присвоено звание "Почетный гражданин города Горки", и его с женой пригласили на празднование 50-летия освобождения Горок и района от немецко-фашистских оккупантов.

Встречать и сопровождать Г.У.Дольникова было поручено мне, директору Горецкого историко-этнографического музея. Во время наших бесед я осмелился задать вопрос: "А почему Григорий Устинович, вы в свое время не спросили у М.А.Шолохова, кто является прототипом главного героя рассказа "Судьба человека"?

Дольников ответил, что лично встречаться с Шолоховым ему не приходилось, а писать и набиваться в прототипы, не в его характере. Хотя очень многое написанное об Андрее Соколове и его судьбе совпадает с тем, что происходило с Дольниковым.

Отметим, что в русскоязычной Википедии написано: "Сюжет рассказа основан на реальных событиях. Весной 1946 г. на охоте Шолохов встретил человека, который поведал ему свою печальную историю. Шолохова захватил этот рассказ, и он решил: "Напишу об этом, обязательно напишу".

Через 10 лет Михаил Шолохов за семь дней написал произведение "Судьба человека".

"Мы еще встретимся в небе над Германией"

На другой день Дольникова отправили на допрос в Каховку, где он скрыл от эсэсовцев свою подлинную фамилию – назвался Соколовым. Его доставили в Кривой Рог и повезли в штаб. Там наш земляк увидел немецкого летчика с множеством фашистских наград на груди. У него была забинтована голова, раненая рука висела на черной повязке.

Дольников вспоминал, что немцу сказали: "…перед ним именно тот русский летчик, который его сбил в воздушном бою, я заметил, как лицо немца исказилось, а глаза выдали крайнее удивление и разочарование. Еще бы! Этот самоуверенный пилотяга рассчитывал увидеть перед собой, очевидно, если не самого Покрышкина, то хотя бы равного по званию, по наградам. А перед ним стоял совсем молодой, безо всяких знаков отличия, измученный русский летчик. Понятно, наша встреча, состоявшаяся по настоянию этого летчика, не принесла ему удовлетворения: он просто – напросто терял авторитет среди своих. Но отступать уже было поздно.

Я ожидал самого худшего: оскорблений, издевательств, как моральных, так и физических. Но на этот раз обошлось. Фашистский летчик, протянув в мою сторону здоровую руку, произнес: "Поздравляю и немножко завидую вам. Война для вас закончена..." "Мы еще встретимся в небе над Германией, – парировал я.

Немец иронически усмехнулся:

– А как вы оцениваете наши последние "штукасы"? (в 1935 г. в Германии были определены основные требования /Штурцкам-пфлюгцойг/ к пикирующему боевому самолету – отсюда впоследствии и пошло второе название Юнкерса Ju 87 "Штука" – В.Л.)

– Хорошо горят, – ответил не задумываясь.

– Когда вы идете в атаку, мы вас далеко видим. Вы не умеете хитрить.

– Возможно. Я передам это нашим летчикам. Надеюсь, они учтут ваши замечания...

– Я приглашаю вас пообедать, – рыцарски предложил сбитый мною ас.

Но тут гестаповцы далеко не почтительно втолкнули меня в машину и повезли дальше".

Далее в своей книге Григорий Устинович рассуждает: "Какую же цель преследовали гитлеровцы, делая мне очную ставку с фашистским летчиком? Если это только прихоть сбитого аса, то, конечно же, он был разочарован. Задача, скорее всего, ставилась более важная.

После потери господства в небе над Курской дугой и над Кубанью фашистские летчики все чаще уклонялись от боя, особенно пилоты бомбардировочной авиации. Рассчитывая поднять моральный дух люфтваффе, гитлеровское командование и устраивало подобные встречи. Думаю, что такого рода затеями достигались обратные результаты".

Дольников вспоминал, что до 1943 г. пленных летчиков расстреливали, а потом создали для них специальный лагерь. В лагере Дольников вошел в подпольный комитет, который хотел организовать побег, но их выдал провокатор.

Однажды пленных летчиков посетили власовцы – полковник и еще два офицера. Попробовали среди пленных летчиков проводить агитацию, но в них полетело все, что попало нам под руку.

В концлагере, неожиданно у Дольникова начала воспаляться, почти зажившая небольшая осколочная рана на правой ноге. Началась гангрена, почерневшая, распухшая нога не умещалась в штанине брюк. Появились опухоли лимфатических желез в пахе правой ноги, поднялась температура. Его отвезли в больницу. Операцию ему делали без наркоза, привязали к столу ремнями, а чтобы не кричал, воткнули в рот грязное полотенце. Он потерял сознание, а очнулся – нога уже забинтована.

К вечеру доставили в лагерь, и товарищи долго считали, что он мертвый – признаков жизни не подавал. Однако уже ночью Дольникову стало значительно легче, на следующий день спала опухоль, через неделю Григорий Устинович уже смог передвигаться самостоятельно.

Был момент, когда Дольникова в числе десяти других летчиков хотели расстрелять, якобы за побег их товарища. Но потом оказалось, что таким образом их пугают.

Бежать Дольникову удалось, когда летчиков поместили на ночевку во временный лагерь около села Мартыновка. Григорию с друзьями удалось убить часового и бежать. Вместе с ним скрылись в ночной тьме еще несколько человек.

Добрались до села Ястребиново (ныне Вознесенский район Николаевской области Украины – В.Л.) и, временно скрывались у обходчика железнодорожных путей Степана Чернобая, который жил с семьей в придорожном доме. Обходчик помог связаться с местным антифашистским подпольем.

Семья Чернобаевых, рискуя жизнью, не только укрывала наших солдат, но и помогла связаться с подпольем. Известно, что после войны Дольников писал письма и посылал деньги своим спасителям. А когда стал генералом, приезжал к ним в гости.

В конце февраля 1944 г. подпольщики переправили Дольникова с друзьями к партизанам в местечко Веселиново (в настоящее время – районный центр Николаевской области Украины). Здесь размещался партизанский отряд "За Родину", которым командовал партийный работник Владимир Шевченко. Дольникову пришлось жить и воевать в подполье около месяца, пока отряд не соединился с наступавшими войсками Красной Армии.

Наш герой вспоминал: "Жили мы глубоко под землей, в вырытой и построенной под неприметным домом землянке. Как рассказывали, эту землянку рыли несколько месяцев, притом только ночью, вынося землю в мешках далеко в поле. Размеры ее были довольно внушительные.

Достаточно сказать, что около двух лет размещалось там и вело работу веселиновское подполье. В последние несколько недель – вплоть до освобождения – в этом подземелье собрали всех активистов и даже просто подозреваемых полицией и немецкой комендатурой местных жителей, чтобы сохранить им жизнь и подготовить вооруженное восстание к моменту подхода частей Красной Армии. В общей сложности там скрывалось более пятидесяти человек".

29 марта 1944 г. на рассвете Дольников участвовал в освобождении поселка Веселиново от немецких и румынских войск. И когда войска Красной Армии вступили в поселок, его уже освободили партизаны.

Получив от руководства отряда документы и характеристику, Г.У.Дольников отправился искать свою часть.

Его не сразу узнали сослуживцы – он был похож на старика

20 апреля 1944 г. Григорий Дольников нашел на аэродроме под Николаевым свой родной полк. Его не сразу узнали сослуживцы. Он был похож на старика: в ватнике, в кирзовых сапогах, с бородой. У него было удостоверение, выданное командованием партизанского отряда. И сохраненная в плену под стелькой сапога кандидатская карточка члена ВКП (б).

Г.У.Дольников вспоминал, что когда после плена радость встречи с друзьями улеглась, выяснилось, что начальство о нем как бы забыло. Он занимался на технике, тренировался в кабине, мысленно летал по кругу, мысленно вел бой. Однако в воздух его не пускали. Так продолжалось довольно долго.

Наконец, разрешают полеты. Командир эскадрильи, старший лейтенант Дмитрий Шурубов, сказал: "Благодари Батю – Дзусова (командира полка – В.Л.). Тебя хотели на проверку в тыл отправлять, а он сказал кому надо: "Проверяйте на месте. На его коже и костях много сказано. Да не волыньте".

Дольников снова сел в кабину истребителя и дрался с ожесточением. Правда, приобрел уже новый боевой псевдоним – Борода.

В 2008 г. военный историк М.Ю.Быков работая в архиве Министерства обороны России, обнаружил перечень всех побед нашего земляка над врагом. И на основе найденных документов опубликовал эти сведения в книге "Победы сталинских соколов". Из нее видно, что первый самолет противника после возвращения из плена, Дольников сбил 31 мая 1944 г. в боях западнее города Яссы.

Удачным был и июнь 1944: 03.06 сбил сразу два фашистских самолета-истребителя Ме-109 в районе железнодорожной станции Мовилени (Румыния); 04.06 и 05.06– еще по одну самолету.

В конце июня 1944 г. до Григория Устиновича дошло сообщение, что освобождены Горки и наш район. Дольников сразу послал несколько писем на родину. И вскоре пришла весточка от матери из родной деревни Сахаровки.

В своих воспоминаниях он воспроизводит это письмо: "Солнышко мое, сыночек родненький, живой ты сказался, мой сокол, – писала мама. – Я вот вернулась из-под немцев поганых, а Володьку нашего не уберегла, угнали изверги в Неметчину, ох, чтоб им зверям-людоедам всю жизнь мучиться в пекле на этом и том свете.

Дядя Яким и Тима еще не вернулись из лесов, а хата наша уцелела, а многих посожгли, ироды, а Болбечено соседнее дотла сожгли. Уцелела одна корова на всю деревню, на ней и пашем, и молоко делим среди сосунков, а что ты деньги прислал, так поделили их, и все благодарствуют тебе.

Что-то на твоей карточке руки одной не видать, не дай-то бог...

А немцу мы не давались, меня два раза в лагерь брали, да убегали от поганцев этаких. Прилетел бы, сокол-сынок, хоть на денек, сердце матери согрел бы, одна я на свете... А гадов немецких бей без жалости, их всех, извергов, перебить надо, испоганили они жизнь людскую. Больше бы писала, да бумаги нема и карандаш-огрызок в руках не держится. До свиданья, касатик мой, слезы ручьем идут, глядеть не можно..."

Именно здесь Дольников встретил свою первую и единственную любовь

В середине августа 1944 г. авиадивизия, которой командовал А.И.Покрышкин (первый в СССР трижды Герой Советского Союза) перебазировалась в Польшу. Дольников был назначен командиром эскадрильи. Он вспоминал, что: "…это не только 12 боевых самолетов… Эскадрилья – это, прежде всего около сотни разных по национальности, складу характера и возрасту людей. Среди них 12 подчиненных тебе воздушных бойцов, с которыми не просто нужно идти в бой, нужно вести их за собой".

В составе 100-го истребительного авиаполка эскадрилья участвовала в боях в Львовской операции. А вскоре боевой счет Г.У.Дольникова достиг круглой цифры 10. По неписаному закону это давало право называть летчика емким, хотя и коротким словом "ас".

25 января 1945 г. полк произвел посадку на первый немецкий аэродром Альтдорф и там базировался более двух месяцев.

Так получилось, что именно здесь Дольников встретил свою первую и единственную любовь. Валентина – так звали его избранницу. Она служила в секретном отделении батальона обеспечения.

Наш земляк вспоминал:

– Имя у вас красивое, а фамилия? – спросил я в тот вечер Валентину.

– И фамилия не из худших – Чистова я.

"Чистова Валентина? Такое совпадение?.." – подумал я, а вслух сказал:

– Не скажете ли вы, что еще и из Запорожья, да еще и секретарь райкома комсомола?

– Откуда вам известно обо мне? Я действительно прибыла из Запорожья, где работала секретарем райкома комсомола.

– Вы писали письма на фронт?

– Да, подписывалась от имени комсомольцев.

– А я – Дольников. И тоже от имени комсомольцев отвечал вам!

– Вы Дольников? Ну, нарочно не придумаешь..."

Когда отгремели залпы победы, Валентина и Григорий справили свадьбу. Вырастили и воспитали двух дочерей, которые подарили героическим родителям по внучке и внуку.

Вскоре Дольников получил новое назначение. Его назначили помощником командира полка по воздушно-стрелковой службе. Но наш земляк продолжал летать на боевые задания. А свой самолет ему передал его друг Иван Бабак, который пошел на повышение – командиром полка. На самолете была надпись: "От школьников Мариуполя".

16 марта Дольников получили печальную весть: не вернулся с боевого задания Иван Ильич Бабак. Все думали, что он погиб. И тогда Григорий Устинович решил написать на самолете "За Ваню Бабака".

Но Иван Ильич остался жив. Известно, что после прыжка из горящего самолета, Бабак был схвачен немцами и брошен в концлагерь.

Дольников вспоминал: "Сразу после войны, когда стало известно, что Бабак все еще в одном из концлагерей, Александр Иванович Покрышкин лично отыскал и привез командира полка. Трудно передать радость той встречи: пилоты крепко обнимались, тискали, не выпуская из дружеских рук, обгоревшего, изможденного Бабака. Выбрав свободную минуту, я попросил Ивана Ильича пойти со мной и привел к нашему самолету, где его уже ждал механик Иван Петров. Увидев на истребителе слова "За Ваню Бабака", Иван Ильич, до того с твердостью переживавший счастье возвращения в родной полк, не выдержал, и обнявшись, мы зарыдали".

18 апреля 1945 г. Дольников потерял в небе над Берлином боевого друга Петра Гучека, Героя Советского Союза (звание было присвоено посмертно – В.Л.). И на самолете Дольникова появилась еще одна надпись: "За Петю Гучека".

Правда, Дольникову говорили, что не нужно делать такие надписи: это, мол, будет демаскировать в воздухе, и фашистские асы станут особенно преследовать самолет с подобным девизом. Но он считал, что врагов нечего бояться, внушать страх должны мы, а не они.

На своей машине в мае 1945 года Григорий Дольников и встретил долгожданный День Победы.

Журналист Тамара Рожкова в эссе "Прототип Героя Соколова по рассказу Михаила Шолохова" писала, что после похорон своего друга Дольников просил его мать, "…если она позволит, я буду ей сыном вместо Петра. После войны разыскал Ольгу Леонидовну Гучек. С тех пор она мне мама".

В свой последний бой гвардии капитан Г.У.Дольников провел в мае 1945 г. над Прагой. Всего же за годы войны наш земляк совершил 160 боевых вылетов, провел 42 воздушных боя, в которых сбил лично 15 и в паре один самолет противника.

Как известно, звание Героя Советского Союза присваивали за 15 сбитых самолетов (некоторые получили и за меньшее количество). Как раз столько и было у нашего земляка. Но, почетное звание тогда, во время войны, он не получил. Причина – был в плену!

В Сахаровке впрягшись в плуг, девчата вспахивали землю, таких необычных упряжек было несколько

После окончания войны Дольников решил остаться в армии. Ему разрешили наведать родных в Беларуси. Он вспоминал, что доехал до Орши: "…Отсюда до моей родной деревни Сахаровки менее 50 км – сейчас это около часу езды на любом виде транспорта. А тогда… Я добирался сутки – где попутной машиной, где товарняком, в основном пешком.

Пока шел по направлению к Сахаровке от Горок, все больше и больше не узнавал местности – ведь пять лет, как не был здесь. Срок, кажется, небольшой, а как все неузнаваемо изменилось!

Многих ранее живописных деревень вовсе не существовало, большинство же было разрушено. Только обгорелые головешки да торчавшие, как на пустыре, трубы от печей напоминали, что тут стояли когда-то дома.

Прошел Панкратовку, где учился в семилетке, – здесь большинство домов уцелело, но жизнь всюду будто замерла. Так до Сахаровки я и не встретил ни одной живой души.

Впереди должна бы уже показаться деревня Болбечено – тоже не нашел, только из одиноких землянок тянулись струйки бело-серого дыма. Дальше – Сахаровка. Но почему и ее не видно?..

Сердце билось учащенно. Недалеко от стежки, по которой шел, небольшом кустарнике, прозванном в детстве "козлятником", увидел тощую коровенку. "Не та ли, о которой писала мне мать в первом письме?" – подумалось вдруг…

...И вот встреча с матерью. Как ни готовился я к ней, но, увидев маму, внутренне содрогнулся. Мало что осталось прежнего: неимоверно худая, не по годам состарившаяся, с потерявшими блеск глазами...

– Здравствуй, мама. Не узнаешь? – волнуясь, проговорил я.

– Сынок, Гришенька, ты ли? Не признала сослепу – глаза выплакала... – Она еще что-то приговаривала, вздрагивала, прижавшись ко мне своим исхудалым телом, и холодными губами целовала лоб, глаза, щеки...

Через некоторое время слух о моем приезде разошелся по всей деревне. К нашему дому потянулись женщины, детишки. Многих я не узнавал, многие, глядя на меня, крестились и плакали.

Единственный мужчина в деревне, которого я особенно ждал, пришел уже ближе к вечеру. Это был мой дядя Яким. Когда-то необыкновенно сильный физически, он стоял передо мной сутулый, как-то даже ниже ростом и уже не казался великаном. Занимая должность председателя колхоза, днем и ночью дядя Яким работал в поле, поднимал с подростками и женщинами разрушенное хозяйство. Подойдя ближе, он обнял меня и вдруг как-то сник, и я почувствовал, что, уткнувшись мне в плечо, он рыдает, не в силах произнести что-либо членораздельное. Война надломила этого волевого и мужественного человека.

– Что же ты, дядя, плачешь – радоваться надо! – попытался я разрядить обстановку.

– Всю радость немцы вышибли. Не помним, Гриша, как смеяться можно, – проговорил он, наконец.

Но жизнь в Сахаровке все же возрождалась, твердо и уверенно набирала силу. Уже на другой день рано утром я услышал девичьи песни где-то недалеко в поле.

Впрягшись в плуг, девчата вспахивали землю. Таких необычных упряжек было несколько. И что удивительно: работая от зари до зари, не каждый день даже досыта поев, женщины пели...

Несколько дней короткого отпуска со всеми вместе трудился и я, с каждым днем все больше и больше убеждаясь, какой огромный материальный и моральный ущерб был нанесен народу опустошительной войной.

Я видел детей, не по-детски взрослых, лишенных незамысловатых радостей отрочества и юности, молодых девушек, так и не увидавших молодости, не по возрасту состарившихся. Но люди самоотверженно и страстно брались за дело, залечивая тяжелые раны войны, врачуя ее мучительные ожоги…"

Семь лет его не продвигали по службе, постоянно напоминали о том, что был в плену. Оставили в покое только после смерти Сталина

Вернувшись в часть после отпуска, Дольников получил приказ: "Утром следующего же дня убыть вместе с семьей в распоряжение Управления кадров в Москву". Там наш земляк получил назначение на Дальний Восток.

Григорий Устинович вспоминал: "Я покидал свой родной 100-й гвардейский истребительный Ченстоховский орденов Александра Невского и Богдана Хмельницкого авиаполк, поспешно прощаясь с боевыми друзьями, – меня торопили. Забежав в штаб, поцеловал полковое Знамя. В эту недолгую минуту прощания с родным Знаменем передо мной словно прошли все те, с кем довелось разделить радость Победы".

Дольников начал службу в Хабаровске и мечтал продолжить учебу. Но, как отмечается в книге А.В.Тимофеева "Покрышкин": "В конце 1945 до Дольникова все же добрались соответствующие органы. Проверка, в отсутствие Покрышкина, ушедшего на учебу в Академию имени Фрунзе, была суровой".

"Нигде об этом не писал, но били свои, не хуже немцев", – рассказывал Г.У.Дольников. В армии его все же оставили.

В упомянутом нами интервью корреспонденту "Военно-исторического журнала" Дольников говорил, что семь лет его не продвигали по службе, постоянно напоминали о том, что был в плену.

"Едем, например, на совещание, конференцию, – говорил он, – все возвращаются, а меня оставляют в "Смерше" (организация "Смерть шпионам" была реорганизована в мае 1946 г., Г.У. Дольникова, вероятно, допрашивали после 1946 г. в "особом отделе" – В.Л.) на два-три дня. Пишите, как все было. Писал. Отвечал на вопросы. Показывали фото различных людей. "Этого видели, а этого?"

Лица настолько примелькались, что порой не знал, что и отвечать. Страшно было. Находили минуты слабости, но как-то все преодолел.

Раз, помню, посадили в комнату, сказали: "Пиши", а сами ушли. В комнате со мной только собака. Ни встать, ни пошевельнуться...

Несколько раз подавал рапорт с просьбой разрешить поступать в академию. Ответа не получал. И все же в академию поступил. Помог случай. Как-то в командировке посетил друга, который сказал мне, что моя фамилия есть в списке кандидатов. В 1951 г. был зачислен на подготовительный курс, экстерном сдал экзамены за 10 классов и поступил в Военно-воздушную академию.

После смерти Сталина, не помню, сколько прошло времени, месяц или два, вызвали меня вновь. Предложили сесть. "От имени Правительства СССР... сжигаем все, что вы написали, и с этого часа никто вас больше вызывать не станет", – сказали примерно так. Что я ответил, не помню, и в первый момент не поверил этим словам. Но с тех пор все, действительно, закончилось. Однако эти семь лет остались в памяти как тяжелые и страшные годы".

Во время приезда в 1994 году Г.У.Дольникова в Горки я спросил его: чего добивались следователи из особого отдела?

Григорий Устинович сказал, что им все казалось, что его завербовали фашисты во время плена. И что он может на самолете перелететь на сторону противника.

– И действительно был момент, когда Вы после допросов, хотели застрелиться?

– Да. Ответил он. Но останавливала любовь к жене, Валентине Михайловне, детям. А, кроме того, если бы я застрелился, то все подумали, что я действительно, был завербован!

После академии наш земляк продолжал служить в авиации. В 1968 году окончил Высшие академические курсы при Военной академии Генерального штаба. Занимал различные командные должности. Служил в Грузии и Литве. Принимал участие в качестве советника в боевых действиях на Ближнем Востоке, а затем в Эфиопии.

И только 21 февраля 1978 г. подвиг Григория Устиновича во время войны оценила страна. За личное мужество и отвагу, проявленные в годы Великой Отечественной войны, высокие результаты в боевой подготовке войск, освоении сложной боевой техники и в связи с 60-летием Советской Армии и Военно-морского флота Г.У.Дольникову было присвоено звание Героя Советского Союза.

Он получил также звание заслуженного военного летчика СССР, защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Избирался депутатом Верховных Советов Литовской и Грузинской ССР.

Дольников сделал самую высокую из всех "покрышкинцев" карьеру. Ему было присвоено звание – генерал-полковник авиации. С 1981 года он являлся заместителем главнокомандующего ВВС по вузам, начальником Управления вузов Военно-воздушных сил СССР.

Был награжден орденами: Ленина (дважды), Октябрьской революции, Красного Знамени (дважды), Отечественной войны 1-й степени, Красной Звезды, "За службу Родине в Вооруженных Силах СССР" 3-й степени; медалями и иностранными орденами.

Умер 23 марта 1996 г. Похоронен в поселке Монино Московской области.

О герое помнят благодарные потомки: он Почетный гражданин города Горки, памятные доски в его честь установлены на Аллее Славы в Горках  и на здании "Добровского учебно-педагогического комплекса детский сад-средняя школа Горецкого района".

Владимир Лившиц